→  Проблема существования и разграничения частей речи

Проблема существования и разграничения частей речи

В вопросе о частях речи преодоление воздействия номенклатурно-таксономических традиций классической грамматики идет, пожалуй, с наибольшими трудностями. Много усилий было потрачено на разработку принципов частеречной классификации, критериев, применение которых обеспечило бы логическую безупречность полученного разбиения. Дебатировалась допустимость отступлений от подобной логической чистоты в виде слов, вхо- дящих в более чем одну часть речи или не входящих ни в одну. Однако в современном научном представлении о природе языка отвергается само наличие в ней четких, логически непротиворечивых классификаций для элементов языковой системы. Язык не менее диалектичен, чем всё в мире, им отражаемом.

Нескучное онлайн-обучение английскому языку с помощью игр и интересных заданий Присоединяйтесь к 23 миллионам пользователей Lingualeo Английский по фильмам и сериалам. Учите английский с удовольствием!

Части речи — результат взаимодействия двух диаметрально противоположных факторов, прямо вытекающих из природы языка. Первый из них конструктивен для разбиения словарного состава на большие классы: это потребность в стандартизации грамматических характеристик слова, без которой невозможно добиться сведения практически неисчислимого множества денотируемых событий к небольшому инвентарю моделей предложения. Последние строятся из нескольких элементов: обозначений процессного ядра события, его партиципантов (актантов и циркумстантов), а также свойств компонентов события. Естественно, что любое словарное обозначение предметов, явлений и их свойств нуждается в грамматически закрепленной способности включаться- в стандартизованные описания событий — предложения — и занимать в них синтаксические позиции, коррелированные с событийными ролями.

Таким образом, стандартизация слов в грамматическом плане предполагает их разбиение на классы, соответствующие основным компонентам событийной семантики предложения: слова, обозначающие процессы, их партиципанты, свойства процессов и партиципантов. В грамматической традиции это четыре части речи: глаголы, существительные, прилагательные, наречия; наиболее существенным общим качеством всех этих частей речи следует считать их открытость, т. е. способность постоянно пополняться новыми словами (и утрачивать слова), не меняя своей структурной организации. Следует при этом иметь в виду, что из сказанного вовсе не вытекает неизбежность наличия этих четырех частей речи в каждом языке — в зависимости от своей типологической характеристики язык может вообще не пользоваться частями речи или использовать меньший инвентарь частей речи. Но именно эти четыре класса слов составляют максимальный инвентарь больших, открытых частей речи для любого языка, типологические свойства которого делают необходимым использование такого грамматически существенного разбиения словарного состава на специализированные классы соответственно основным синтаксическим позициям в предложении.

Вполне естественно, что за пределами четырех частей речи остаются сравнительно немногочисленные слова, не нуждающиеся в подобной грамматической стандартизации. Ведь она по своей природе охватывает лишь те слова, которые выступают как названия, номинации предметов, процессов и их свойств; она является языковым коррелятом различения предметов, процессов и свойств в мире. Для построения предложения как грамматической единицы, для адекватного отражения всех сторон описываемого в нем события требуются, помимо названий предметов, процессов и свойств, также слова, либо не служащие названиями вообще, либо называющие денотаты специфические, существенно отличные от предметов, процессов, свойств, обозначенных четырьмя частями речи. Инвентарь таких слов очень мал по сравнению с инвентарем слов, разбиваемых на части речи, но дело не столько в его численном составе, сколько в его закрытости и в высокой индивидуальности его компонентов. От этих слов требуется не грамматическая стандартность, а грамматическая уникальность, и потому они либо вообще не объединяются с другими словами в какие-либо разряды (в таких случаях можно, конечно, выделять их в качестве разряда из одного слова, но единственная цель подобной операции — удовлетворение классификаторских побуждений грамматиста), либо входят в, малые группировки.

В грамматической традиции принято представлять различие между двумя типами слов — грамматически стандартизуемыми в рамках частей речи и грамматически нестандартными, уникальными — как различие между словами полнозначными и служебными, сводимыми соответственно в части речи и в частицы. Эти различия неудачны и терминологически, так как полнозначность — свойство семантическое, а служебность — синтаксическое, они друг другу принципиально не противостоят, полнозначность не препятствует служебному использованию слова. Термин «частица» закреплен за одним из разрядов грамматически уникальных слов и потому неудобен для обозначения всех слов этого типа. Слова, спе- циализирующиеся в служебном употреблении, в своем большинстве входят в этот тип, но само по себе служебное употребление слова не является основанием для отнесения к этому типу; такое употребление свойственно и словам, входящим в большие части речи, например некоторым глаголам. К этому типу относятся все служебные слова разряда коннекторов (предлоги, союзы), а также местоимения: ни те, ни другие не являются названиями. Названиями специфических денотатов являются числительные: обозначение чисел натурального ряда налагает на этот разряд слов особую стандартизацию и тем самым препятствует их вхождению в большие части речи.

Слова, не нуждающиеся, в силу своей семантики и/или синтаксического употребления, в грамматической стандартизации, естественно, сопротивляются попыткам их частеречной рубрикации и создают перманентные непреодолимые трудности для построения логически стройной, непротиворечивой классификации словарного состава языка. Отнюдь не меньшие трудности, однако, обнаруживаются при таких попытках и у слов, поддающихся разбиению на большие части речи. Причиной трудностей оказывается фактор, противостоящий такому разбиению и потому связанный диалектическим единством с языковой потребностью стандартизации словарного состава для построения предложений.

Дело в том, что гносеологическое различение предметов, процессов и их свойств не обладает абсолютностью: так, процесс, участвующий каким-либо образом в другом процессе, становится его партиципантом и тем самым может быть представлен как эквивалент предмета (Он долго бежал, и бег утомил его, где процесс, обозначенный глаголом бежал, представлен как агенс процесса, обозначенного глаголом утомил, что привело к опредмечиванию процесса в существительном бег); изменяющийся предмет или изменяющееся свойство могут быть представлены как процессы (колесить, краснеть — процессные представления движения колес с изменяющимся направлением, изменения цветового свойства). Это требует от языковой системы соответствующей гибкости в использовании словарного состава: каждый язык обязательно располагает механизмом транспозиции, который обеспечивает принципиальную возможность превратить любое слово в обозначение любого компонента события. Избирая способ представления события в предложении, говорящий определяет, какой компонент события станет его процессным ядром, какие компоненты получат те или иные партиципантные роли, что будет представлено как свойство процесса или партиципанта.

Конечно, выбор говорящего в значительной мере зависит от собственной природы денотата, от того, насколько ярко проявляет он признаки предмета, процесса, свойства. Кажется само собой разумеющимся, например, что денотат слова волк — это предмет, слова двигать — процесс, слова живой — свойство. На этом распространенном представлении основана попытка построить универсальную классификацию частей речи по семантическому критерию. Серьезным возражением против такого решения оказывается то, что различение предметов, процессов и свойств представляется достаточно строгим лишь для языков с грамматически четким разграничением частей речи. Механизм транспозиции имеется и в таких языках, здесь он включен в подсистему словообразования: для слова типично закрепление в той или иной части речи с соответствующим закреплением за той или иной синтаксической позицией, отражающей закрепленность денотата слова за той или иной событийной ролью. Приведенные выше русские слова волк, двигать, живой — соответственно существительное, глагол, прилагательное, к ним можно добавить и наречие живо. Превратить их в обозначения других, нетипичных для них компонентов события можно, применив механизм словообразовательной транспозиции, т. е. превратив их в другие слова: волк -> волчий -►■ по-волчьи; двигать ->• движение ->- подвижный ->■ подвижно ->- движимый-*- (не) движимо; живой -*- живо -лживость -оживить. Словообразовательная транспозиция широко представлена и в английском языке.

Механизм словообразовательной транспозиции — наименее гибкий из всех транспозиционных механизмов, он далеко не всегда обеспечивает возможность заполнения всех мест в четырехчленных рядах (так, в ряду с исходным денотатом волк не представлен глагол). Однако эта лакуна обусловлена отнюдь не сугубой предметностью денотата волк, ее нормальным заполнителем мог бы стать глагол, обозначающий типичное для волка действие, и такой глагол без труда образуется, например, в английском языке: to wolf 'жадно пожирать пищу*. Можно предположить, что потребность обоих языков — русского и английского — в таком глаголе одинакова, и в количественно-статистических терминах она одинаково невелика, так как обращение к денотату слов волк, wolf для метафорического представления процесса еды у человека носит яркую стилистическую окраску и вряд ли характеризуется сколько-нибудь заметной частотностью в текстах. Таким образом, речь идет о транспозиции окказиональной; окказиональность обусловлена фактором внеязыковым — незначительностью роли данного животного в жизни человеческого общества, невысокой степенью интереса к типичному для него поведению. Однако язык должен располагать транспозиционным механизмом, в принципе независимым от таких влияний и способным достаточно гибко реагировать на изменение внеязыковои ситуации (например, на повышение интереса к данному животному в среде зоологов или охотников). Отметив выше отсутствие в русском язык^ глагольной транспозиции у существительного волк, мы, строго говоря, допустили слишком категоричное утверждение: такого глагола нет в общерусском словарном фонде, он не регистрируется авторитетными словарями. Однако известно, что наблюдение факта доказывает его существование, но неотмеченность факта не служит доказательством несуществования; поэтому принципиально невозможно исключать соответствующий глагол из виртуальной периферии русского словарного состава.

Различие между транспозиционными механизмами английского и русского языков состоит в том, что наряду с транспозицией словообразовательной английский механизм широко использует и два других способа транспозиции: транспозицию словоизменительную и транспозицию синтаксическую.

Словоизменительная транспозиция (которую можно объединить со словообразовательной как морфологические способы транспозиции) маркирует переход слова в другой грамматический разряд, соответствующим образом изменяя его грамматическую форму с помощью суффикса. Новое слово при этом не создается — одно и то же слово принадлежит нескольким частям речи. Образно выражаясь, транспозиция словообразовательная подобна тому, как для выполнения разных работ привлекаются разные узкие специалисты-смежники; транспозиция словоизменительная аналогична использованию для выполнения таких же работ одного и того же широкого специалиста, меняющего при этом свой инструмент и спецодежду.

Наиболее регулярные отношения словоизменительной транспозиции связывают в английском языке две части речи: прилагательное и наречие, располагающие общим инвентарем слов с качественной семантикой. Транспозиция в наречие маркируется словоизменительным суффиксом -ly: strong ->- strongly, clever-> cleverly. Значи- тельный по объему общий лексический фонд объединяет существительное с глаголом. Переход из одной части речи в другую в словах этого фонда, получивший название конверсии (a finger->to finger, to move->a move), обеспечивается развертыванием у таких слов составной словоизменительной парадигмы, в которую входят две части — глагольная и субстантивная. Поскольку инвентарь словоизменительных синтетических средств в английском языке крайне ограничен и не превышает трех суффиксов для двух основных частей речи, их объединенная парадигма в типичных случаях различает в плане выражения четыре формы — три суффиксальные и одну бессуффиксальную: finger, fingers, fingered, fingering; move, moves, moved, moving. Но с учетом аналитических словоизменительных средств различия между двумя частями парадигмы в плане выражения достаточно велики.

Распространена также транспозиция из прилагательного в существительное и глагол: native-**a native; blind-►a blind, blind-> to blind. С учетом транспозиции прилагательного в наречие при этом возникают иногда слова, принадлежащие ко всем четырем частям речи: blind —a blind —to blind —blindly.

Транспозиция синтаксическая обеспечивается чисто синтаксическим средством — постановкой слова в синтаксическую позицию, типичную для принимающей части речи. Ввиду широко распространенной омонимии в английском словоизменении два способа транспозиции — словоизменительный и синтаксический — тесно сплетаются, и синтаксический способ используется также в рассмотренных выше случаях: move fast, fast move иллюстрирует синтаксическое оформление транспозиции прилагательного в наречие без суффикса и глагола в существительное без суффиксальной маркировки, причем каждое из слов в этих бинарных синтагмах достаточно четко характеризуется как входящее в ту или иную часть речи своей позицией относительно другого слова. Для синтаксического оформления транспозиции широко используются и служебные слова: my fingers — he fingers, his move — must move.

Самостоятельную значимость синтаксическая транспозиция приобретает в тех случаях, когда принимающая часть речи не имеет внутреннего словоизменения и не может поэтому сформировать у транспонируемого слова новой части парадигмы. Это прежде всего касается транспозиции в прилагательное, которая совершается путем постановки слова в препозицию к определяемому им существительному: a night train, an inside observer.

Использование трех перечисленных способов транспозиции существенно зависит от типологической характеристики языка и само является важным компонентом последней: синтаксическая транспозиция, по определению, господствует в языках корнеизолирующих, а словообразовательная — во флективных; что же касается языков агглютинативных, то для них следует считать типичным широкое использование словоизменительной транспозиции при значительном распространении и двух других способов. Как видим, в английском языке сложилась именно такая ситуация.

Транспозиция словообразовательная обусловлена преобладающей в данном типе языка тенденцией к грамматической стандартизации словарного состава, к оснащению слова как языковой единицы максимумом грам- матической маркировки, которая обеспечивает высокую готовность слова к функционированию в синтаксических построениях и его автономность в их составе. Противоположная тенденция к грамматической гибкости словарного состава, разумеется, при этом не подавляется, но существенно регламентируется, подчиняется господствующей тенденции, которая требует жесткой привязки каждого слова к одной части речи; следовательно, всякий переход в другую часть речи есть, тем самым, образование нового слова. К сожалению, в общелингвистическом учении о частях речи господствуют теоретические воззрения, принимающие такое соотношение между двумя противоборствующими тенденциями за универсальное.

Транспозиция синтаксическая есть реализация господства тенденции к максимальной функциональной гибкости словарного состава, что предполагает отказ от грамматической специализации слова как языковой единицы. Принципиальная способность слова функционировать в любой синтаксической позиции обеспечивается отсутствием у него каких-либо постоянных грамматических маркировок. Это ведет к тому, что части речи не служат способом разбиения словаря на грамматические классы; слово входит в одну из них лишь в своем конкретном текстовом употреблении и потому не принадлежит ни к одной из них вне текста. Если во флективных языках части речи суть классы лексико-морфологические, то в корнеизолирующих языках они суть классы синтактико-позиционные: слово не принадлежит к одному из классов, а лишь функционирует в нем; например, русские слова ошибаться, ошибка, ошибочный, ошибочно принадлежат к четырем разным частям речи, но китайское слово сиб с тем же семантическим потенциалом функционирует в четырех соответствующих классах синтаксических позиций, оставаясь тем же словом языка при синтаксически обусловленном вхождении в четыре разные части речи.

Тенденция к грамматической специализации словарного состава при господстве противоположной тенденции полностью не может исчезнуть, однако ее проявления связаны прежде всего с ограниченной способностью некоторых классов денотатов — предметов, действий, свойств — сближаться с другими классами и переходить в них.

Транспозиция словоизменительная по своей природе занимает промежуточное положение между двумя полярными способами, и потому ею характеризуются языки, в которых одни части словарного состава проявляют высокую степень грамматической специализации, а другим присуща высокая степень грамматической гибкости и полифункциональности; одни части речи грамматически маркированы лучше, другие хуже. Вполне естественно, что наряду со словоизменительной транспозицией в таких языках должна использоваться и словообразовательная транспозиция для зон с повышенной грамматической специализацией словарного состава, и синтаксическая транспозиция для морфологически не маркированных частей речи. Если в целом синтаксический способ максимально облегчает транспозицию, а словообразовательный ее максимально затрудняет, то в языках с распространенной словоизменительной транспозицией она осуществляется сравнительно легко и в то же время с более или менее значительными ограничениями, что в полной мере относится и к современному английскому языку.

Различая лексико-морфологическую природу частей речи в языках одного типа и их синтактико-позиционную природу при иных языковых типах, нельзя забывать, что в языках всех типов части речи опираются на синтаксический фундамент; различие сводится к синтаксической монофункциональности или полифункциональности в зависимости от наличия или отсутствия лексико-морфологических ограничений на функционирование. Если же такие ограничения существуют, но действуют с разной силой применительно к тем или иным синтаксическим позициям, к тем или иным словарным разрядам, то проблема разграничения частей речи приобретает особую сложность. Важнейшим требованием к попыткам адекватного ее решения становится диалектичность, предполагающая отказ от абсолютизации той или иной трактовки частей речи, допускающая как вполне естественное совмещение в них противоположных свойств: специализированной монофункциональности и гибкой полифункциональности слова. Принятие этого принципа ведет к выявлению конкретных соотношений двух тенденций в каждой част^речи, во всех основных лексических разрядах.

Диалектичность природы всех частей речи находит свое яркое выражение в их внутренней неоднородности: все четыре большие части речи построены по полевому принципу. В центре полевой структуры располагается ядро части речи — слова, в которых наиболее полно представлены конституирующие данную часть речи грамматические и семантические свойства. Ядру противостоит периферия части речи, охватывающая слова, лишь частично проявляющие эти свойства. Следует подчеркнуть принципиальную неизбежность полевой организации больших частей речи, поскольку грамматическая стандартизация распространяется в них на значительные по объему лексические массивы, неминуемо разнородные по лексической семантике, которая в одних случаях близка к грамматической семантике части речи и тем способствует вхождению в данную часть речи, а в других — препятствует такому вхождению. Способствующая стандартизации лексическая семантика присуща ядру части речи, а препятствующая — периферии.

Принятие тезиса о полевой структуре больших частей речи требует полного отказа от номенклатурно-таксономического подхода к определению границ частей речи — не только внешних, межчастеречных, но и внутренних, межразрядных. Переходы от ядра к периферии, от одного участка периферии к другому, от периферии одной части речи к периферии другой всегда более или менее плавны, постепенны, и степень этой плавности прямо зависит от типологических различий в природе частей речи: переходы менее плавны во флективных языках и более плавны в агглютинативных. Это прямо соотносит характер частеречных границ с господствующим способом транспозиции. Именно транспозиция служит основным источником пополнения периферийных участков в частях речи, тогда как в ядро части речи продукты транспозиции попадают редко. Ведь транспозиция изменяет частеречную Принадлежность слова, т.е. свойство грамматическое, сохраняя без изменений его соотнесенность с денотатом — фундамент лексического значения. Возникающие при этом сочетания грамматических и лексико-семантических свойств по своей сути гибридны. Таковы существительные со значениями действия или качества (прыжок, красота), глаголы со значениями предмета или качества (рыбачить, зеленеть), прилагательные со значениями предмета или действия (рыбный, летучий).

Гибридная природа продуктов транспозиции не только относит их на периферию принимающей части речи, но также ведет к их неполному отрыву от исходной части речи. Поэтому периферийные участки частей речи служат естественными переходными зонами между ними. Размер таких зон типологически обусловлен — их немного и они невелики во флективном русском языке, но в современном английском они охватывают значительную долю словарного состава. Это, естественно, означает высокую степень размытости границ между частями речи. Однако степень эта неодинакова у разных частей речи. Здесь прежде всего необходимо отметить сравнительно высокую четкость границ у глагола, в словоизменительном отношении наиболее богатой части речи в английском языке. На границе глагола с тремя остальными частями речи имеется, конечно, периферийная для него зона с плавным переходом за пределы глагола, но она характеризуется своеобразной структурной организацией, обеспечивающей сочетание плавности с четкостью.

Очень высока степень размытости границ между прилагательными и наречиями, прилагательными и существительными, т. е. в совокупности трех частей речи, существенно обеднивших свое словоизменение в ходе перестройки грамматической подсистемы языка.